"27 января 1943 года Сергей был арестован. Вскоре забрали отца, мать, конфисковали все вещи. В полиции Сергея сильно пытали в присутствии матери, устроили очную ставку с членом "Молодой гвардии" Виктором Лукьянчеико, по они не признавали друг друга.
31 января Сергея пытали в последний раз, а затем его, полумертвого, вместе с другими товарищами повезли к шурфу шахты № 5..."

...Его пытали на глазах у матери - Александры Васильевны. Избивали плетьми из электрических проводов, загоняли в рану раскалённый шомпол, ломали пальцы, подвешивали вниз головой. Юный подпольщик не просил пощады у врагов и молча переносил все пытки. Мужеству Сергея удивлялись даже палачи, считая, что презрение к смерти породило в нём твердость духа.
    Л. КРИВОНОГОВА

В полиции Серёжа подвергался страшным пыткам. Его пытали начальник полиции, помощник и немцы. Серёже вывернули руки, перебили челюсть и нос, избивали шомполами и плетьми. После пыток его выбрасывали в коридор и отливали водой. При пытках у него спрашивали, где находится оружие, кто является членами партизанского отряда, с кем связан партизанский отряд, кто им давал задания и какие, но на все вопросы ответом было молчание.
    В тюрьме была устроена очная ставка с членом "Молодой гвардии" Лукьянченко. Истязатели думали спровоцировать этих людей, но Серёжа и Лукьянченко сказали, что они совершенно не знают друг друга. Два раза  в день Серёжу подвергали самым жутким пыткам, так прошли 4 страшных дня!
... Вечером 31.I Сережу в последний раз подвергали страшным пыткам и мученьям. Он кричал:
    - Бейте, бейте, гады, всё равно взойдёт солнце и над Краснодоном!
    Его полумёртвого отправили к шурху шахты N5. С ним были направлены и его товарищи: Лукьянченко, Сопова Нюся, Веценовский Юра и ряд других товарищей.
    Всех их живыми бросили в ствол шахты. Сторож - единственный свидетель этой жуткой расправы - рассказывает, что несколько дней со ствола были слышны стоны...
    К концу февраля трупы замученных были извлечены из ствола шахты. Они были обезображены, разложившиеся и родители только по одежде узнавали своих детей. Бывали случаи, когда родители стояли по несколько дней у трупов, а узнать не могли, только спустя несколько дней по каким-то признакам, известным для одних только родных, труп узнавался.   
  5/VII - 43 г. Тюленина Н. сестра

Не прошло и часа как пришли за нами. Взяли меня (62 года), деда (66 лет), дочь (25 лет) с мальчиком, которому было немногим больше года. Пришли в полицию. Захаров - помощник нач-ка полиции, встретил нас отборнейшей матерщиной. 62 года прожила на свете - много видела и слышала, но и то стало не по себе.
    - А у тебе сын партизан, сволочь! А ты стоишь как молодая роза. Ишь какие глаза. Где твое добро?
    - Хлеб вы забрали, а все остальное дома на месте.
   - Врешь, сука.
    И на каждом слове мат, сплошной мат. Суликовский лежал на диване. Все молчал. Потом поднялся, процедил сквозь зубы:
   - Имущество конфисковать, а этих б... пустить на ветер, вначале все выпытать.
   Посадили нас в холодную камеру. Деда отдельно от меня. Дочь с ребенком вскоре через несколько часов выпустили. Но такие негодяи были, что и ребенка даже не пожалели, щипали его, хлестали по щекам. Долго ещё были на нём синяки.
   Со мной сидела Люба Шевцова, Рая Лавренова с матерью, мать и отец Сафонова.
   На второй день, т.е. 28-го января, привели Нюсю Сопову.
   Привели её утром. Тут же стали допрашивать. Камера наша отделена от канцелярии ихней деревянной перегородкой - всё слышно и даже в щелочки кое-что видно.
   Стали ее спрашивать, кого она знает, с кем имела связь, что она делала. Молчала она. Приказали ей раздеться наголо. Побледнела она - и ни с места. А она красивая была, косы большущие, пышные, до талии. Сорвали с нее одежду, платье на голову завернули, уложили на пол и начали хлестать проволочной плеткой. Кричала она страшно. А потом, как начали бить по рукам, голове, не выдержала, бедняжка, запросила пощады. Потом снова замолчала. Тогда Плохих - один их главных палачей полиции - чем-то ударил ее в голову, она упала, снова её начали бить...
   Наконец, избитую, окровавленную впихнули её к нам в камеру. Бледная всё долго лежала. Потом встала, походила и так глухо-глухо сказала:
   - Как не руки, терпела бы я. А то перед такой мразью унижаться.
   Потом вдруг запела песню, не помню я слов то, но весёлую, боевую. Люба Шевцова подошла к ней, она замолкла, и они долго о чём-то разговаривали шёпотом.
   В тот же день вызывали меня на допрос. Спросили - что я знаю о действиях сына.
   - Ничего не знаю, - ответила я.
   Тогда Севастьянов и Плохих по знаку Захарова сорвали с меня платок, полушубок, сняли платье, бросили на пол. Били страшно - по голове, спине, ногам. Как только плёткой ударят - так кожа сразу рассекается в кровь.
   А Захаров стоял надо мной и приговаривал:
   - Рассказывай, сука, куда одежду спрятала, к кому сын ходил, кто к нему приходил.
   Не помню как меня бить перестали, как я в камере очутилась.
   В этот же день, после меня допрашивали Сергея. Это уже мне соседи по камере рассказывали: "вызвали его, он так насмешливо смотрел на них. Бить его начали, он только зубами скрипел".
   И вот таким допросам подвергали всех нас ежедневно. А Ковалёва Анатолия однажды три раза подряд били. Замучаются они - Севастьянов, Плохих, Захаров. Отдохнут, а потом бить начинают. А чтобы крики не так слышны были, заводили патефон. И вот под музыку истязали наших дорогих детей.
   Ковалёв на всех допросах на вопросы отвечал:
   - Я нигде не был, меня только заочно записали.
   А когда его третий раз бить начали, он сказал:
   - Паразиты, что же вы меня 3 раза подряд бьёте.
   29-го или 30-го января Сергею сделали очную ставку с Лукьянченко. Ввели Сергея, а потом Лукьянченко. Они не признались друг к другу. На вопрос:
   - Знакомы ли вы?
   Оба отвечали:
   - Слышал, что живет где-то близко, а встречаться не встречались.
   Потом их начали бить, вначале били Сергея, потом Лукьянченко. Били в две плети. Распластали на полу, держали за руки и ноги, а Плохих и Севастьянов стояли по бокам, и, как кузнецы куют железо, так и они методически, поочередно с тупыми мордами стегали Сергея. Когда это не помогло, стали засовывать пальцы Сергея между дверью и притолокой, закрывая ее. Тут Сергей страшно, страшно закричал, я не выдержала и потеряла сознание
   31-го Сергея допрашивал немец из жандармерии, и что тут уж с ним не делали: три раза били в две плети, в рану загоняли шомпол, затем подняли его окровавленного, немец подошел к нему и начал бить рукой, затянутой в перчатку, по щекам. Голова Сереженьки моталась из стороны в сторону. Он посмотрел вокруг помутневшими глазами и сказал: "Ну, это все!" Что он этим хотел сказать, так я и не поняла.
   В этот же день во второй половине наши самолёты бомбили город. Полицаи бегали, как затравленные волки - чувствовали гады, что скоро настанет их гибель.
   А в 7 часов вечера всех ребят увезли. Построили их в коридоре, скрутили руки проволокой, против каждого человека стоял полицейский. Когда делали им перекличку, то запомнила я фамилии Лукьянченко, Ковалёва, Лукашёва Геннадия, Орлова Анатолия, Левашова Сергея, Артемова, Виценовского. Из нашей камеры взяли Нюсю Сопову.
   Вывели их на двор, посадили в санки и повезли к шахте N5.
   При шахте есть баня, в этой бане их раздели. Всех их погубили злодеи, удалось убежать только Ковалёву. Потом уже он рассказывал мне, как это удалось ему сделать:
   "Когда нас везли, я оказался на одних с ним санях. Предложил Сергею бежать. "Нечего нам тереть, Серёжа, всё равно везут на расстрел". Но Сергей настолько был избит, что только смог помочь мне развязать руки. И то он работал одной рукой. Другая у него была сломана. Не знаю каких трудов ему стоило расслабить путы на моих руках, только когда он сделал это, и я повернулся к нему - он лежал бледный, бледный с испаринами пота на лице, несмотря на то, что на улице был сильный мороз. Когда подвезли меня к шурфу, Суликовский сказал мне: "Ну, ты идёшь сюда 153-им". Не знаю, откуда у меня силы взялись, злоба страшная, наверное, прибавила мне их.
   Только рванул я руки, оттолкнул полицейского, стоявшего на моём пути, и рванулся бежать. Помню: стреляли по мне, мне было жарко. Я скинул пиджак, затем брюки, остался в белье, на снегу уже не так легко было меня заметить. Ранили меня в плечо. Но догнать не догнали".
   Так и погиб мой дорогой сыночек Серёжа.
  Записал инструктор ЦК ВЛКСМ Соколов
   Подпись: (Тюленина Александра Васильевна)

"...Мою сестру распознали по шерстяным гамашам - единственной одежде, которая осталась на ней. Руки у Нины были поломаны, один глаз выбит, на груди бесформенные раны, всё тело в черных полосах..."

Жестоким пыткам подвергли Нину палачи. Ей ломали руки, секли плетьми, зверски избивали, но Нина мужественно стояла перед судом и не выдала своих товарищей. Вместе со всему Нину бросили проклятые варвары в шурф.
   Когда пришли наши, из шурфа были извлечены все трупы. Труп Нины был почти голый. На нём были трусы, баэдерка и один носок. Узнавали трупы своих детей только по одежде, настолько изуродованными были трупы. По изуродованному телу можно было судить о том, каким жестоким пыткам подвергали её палачи: руки были поломана, не было одного глаза, на груди было вырезано что-то бесформенное, всё тело было покрыто тёмно-синими полосами. Останки были похоронены в братской могиле в парке им. Комсомола, любимом месте отдыха Нине.
   2/II-44 г. Брат (Роспись)
РГАСПИ Фонд М-1, опись 53, ед. хр. 330

во время допросов гестаповцы, сотрудники СД и разведцентра принимали все меры физического и морально- психологического воздействия, чтобы заполучить так необходимые им сведения о месте нахождения подпольного городского комитета КП(б)У, его секретаря, средствах и методах связи с советским тылом; настойчиво пытались выявить шифры, пароли, явки, связных, конспиративные квартиры городского подполья. Но и Виктор прекрасно понимал коварный замысел гитлеровцев и героически сражался с врагом до последнего дыхания. Как заметил Михаил Иосифович в беседе с автором, он и его товарищи по борьбе своими жизнями и возможностью дальнейшей подпольной деятельности во вражеском тылу во многом обязаны мужеству и стойкости Виктора. Убедившись в невозможности склонить юношу к предательству, палачи применили все наиболее "эффективные" номера пыток, в том числе металлический "козел", подогреваемый до соответствующей температуры, выкололи юноше глаза, выкрутили руки и казнили вместе с другими узниками.

"...В числе последних подняли Виктора Третьякевича. Его отец, Иосиф Кузьмич, в тоненьком залатанном пальтишко изо дня в день стоял, ухватившись за столб, не отводил взгляд от шурфа. А когда распознали его сына, - без лица, с черно-синей спиной, с раздробленными руками, - он, будто подкошенный, повалился на землю. На теле Виктора не нашли следов от пуль - значит, сбросили его живым..."

"Из шурфа был извлечен связанным с Евгением Шепелевым колючей проволокой лицом к лицу, кисти рук отрублены. Лицо изуродовано, живот вспорот".